Оборотни Митрофаньевского погоста (СИ) - Страница 4

-Но основы-то ты помнишь? - задумчиво поинтересовался он у Бартенева.

-Смеёшься?

-Ничуть. Понимаешь, сны очень личностны, и сон инженера никогда не приснится поэту. Но и поэт никогда не увидит снов инженера, - растолковал Арсений. - Твой сон - сон поэта, он мог бы присниться мне. А что такое инкуб, ты знаешь?

-Не знаю, тот упырь так нетопыря крылатого обозвал. Бессмыслица какая-то.

-Вовсе нет, - покачал головой Корвин-Коссаковский, - то-то и оно, что не бессмыслица. А имена ещё того забавнее... Клодий Сакрилегус, Цецилий Профундус и Постумий Пестиферус. Это надо же... Vespertilio Cecilius Profundus provoco te, quetus Postumius Pestiferus... И ты это запомнил! Что до княжон Любомирских, девиц Черевиных и графини Нирод... Ты их знаешь?

-Ну, о старом графе Нироде слышал, конечно, а остальные... - Бартенев растерянно улыбнулся, - полно, а есть ли они вообще на свете-то? Это же сон!

Корвин-Коссаковский наклонился к дружку. Его чёрные глаза напоминали пистолетные дула.

-Они есть, Порфирий, с графиней Екатериной Петровной Нирод я близко сошелся после того, как год назад у неё бриллианты украли, и супруга ее - полковника Владимира Андреевича, что в апреле нынешнего года назначен командиром лейб-гвардии стрелкового Императорской фамилии батальона, тоже знаю. Что до княжон Любомирских, их две сестры, и обе на выданье, девицы же Черевины - признанные красавицы, племянницы княгини Палецкой. К тому же... впрочем, об этом не стоит... Но и это ещё не всё. - Арсений опустил глаза в пол. - Сегодня суббота, а через неделю, в пятницу, у графини Нирод большой бал назначен, и об этом уже весь свет знает. Ты мог бы увидеть во сне всё, что угодно, но не такое. Такое тебе привидеться не могло.

Бартенев недоумённо развёл руками.

-Да не выдумывал я ничего, Арсюша, поверь, что приснилось, то и рассказал. Не веришь мне?

Корвин-Коссаковский рассмеялся, и лицо его словно чуть оттаяло.

-Ты никудышный логик, дружище. Я знаю, что ты ничего не выдумал. Ты и выдумки - две вещи несовместные... Ты просто заблуждаешься. Ничего тебе не приснилось. Ты видел это наяву.

Голос Корвин-Коссаковского прозвучал странно, глухо и грустно, даже потерянно, и Бартенев почувствовал, как по спине его пробежали противные мурашки.

-Ты... ты шутишь, Арсюша?

Корвин-Коссаковский снова покачал головой.

-Не думал даже. А чья могила была та, что отодвинулась?

Челюсть Бартенева отвалилась. Он несколько раз сморгнул, тяжело сглотнул и наконец хрипло проговорил:

-Ты... это...серьёзно?

-Разумеется. Ты помнишь, где это случилось?

Бартенев смерил друга внимательным взглядом и в итоге все же поверил, что тот не шутит. Слишком мрачны были его глаза, слишком уж много тоски и непонятной муки в них проступило. Порфирий задумчиво уставился на ломовский серебряный самовар на столе и наморщил лоб, вспоминая.

-Пожалуй, помню, чего там не помнить-то? Там и скамья, и вяз. При луне я ничего толком не видел, но утром всё разглядел. Ограда могильная зеленой краской выкрашена, надгробие серого гранита, ангел чёрный мраморный над урной склонился. На эпитафию я не глянул, не до неё было, но табличка там была.

Корвин-Коссаковский через силу улыбнулся.

-Что же, завтра к вечеру мимо проедем. Вот и поглядим.

Глава 2. Безымянная могила.

"Лопата и кирка, кирка,

И саван бел, как снег;

Довольно яма глубока,

Чтоб гостю был ночлег..."

Шекспир "Гамлет"

В тот вечер хозяин и его гость легли спать рано, едва стемнело, собираясь подняться с зарей, но Бартенев, хоть и чувствовал боль в плечах и ломоту в пояснице, долго лежал на мягкой перине без сна. Его удивило то, как воспринял его рассказ Арсений, совсем не того Порфирий ждал от друга. Недоумение его ещё более усугубилось, когда уже за полночь услышал он в спальне Корвин-Коссаковского звук распахнувшейся рамы и размеренный скрип половиц. Арсений не спал, но мерил шагами комнату.

Как бы то ни было, воскресный рассвет оба встретили с удочками на местном пруду и речной протоке, ловили корюшку, стерлядь, угря и плотву, потом Корвин-Коссаковскому попалась небольшая щука, а Бартенев вытащил сома. Оба они словно по взаимному уговору предали вчерашний разговор забвению, но когда улов был сдан на кухню Анфисе, Порфирий, всё это время о чем-то сосредоточенно размышлявший, заговорил:

-Не могло это быть правдой, Арсений. Разговор этой бесовщины и четверти часа не длился, а после я сразу проснулся - и утром. Стало быть, спал я. Да и будь это наяву, я бы не уснул, наверное, после...

Корвин-Коссаковский, однако, аргумент серьезным не счёл и пренебрежительно махнул на него рукой.

-Ты намаялся с дрожками, сидел в темноте, отдыхал, подрёмывал. Потом - видел то, что видел, а дальше усталость взяла своё, ты уснул. Я ведь тебя без малого сорок лет знаю. Ты в некотором роде бесстрашен, не отчаянно храбр, а именно из тех, кто просто страха не ведает. Ты и Змея Горыныча увидал бы - токмо удивился бы. Ты и тут испуган не был, а лишь удивлён. Потому и уснул после - как ни в чём не бывало.

Бартенев польщёно хмыкнул, комплимент Арсения, что и говорить, был приятен, но он тут же и возразил другу:

-Постой, смелость тут ни при чём. Ты, что же, в нечистую силу веришь, что ли?

Но и этот аргумент не сразил Корвин-Коссаковского.

-Занимался бы я войсковым провиантом да фортификацией, - вздохнул Арсений, разведя руками, - может, и не верил бы. Но при моей службе в нечисть начинаешь верить быстро. То одержимых видишь, то бесноватых, а иные и вовсе демоны во плоти и крови. Но я привык именно к людям, ты же говоришь о бесах в чистом виде. Но что мешает ей принять человеческий облик? Вот это и надо расследовать.